КОСМИЧЕСКИЕ ОДИССЕИ СТРАНСТВУЮЩЕГО ДИРИЖЕРА

Веймар – город музыки, прежде всего, музыки классической. С 1872 года здесь существует консерватория им. Ф. Листа. Юрий Лебедев – доцент Веймарской консерватории, дирижер, композитор, руководитель Юношеского оркестра Тюрингии, дирижер оперного театра в Эрфурте. Мы поговорили с ним о том, что такое быть дирижером вообще, что такое быть дирижером в России и в Германии, а также о том, где бы он остался, если бы пришлось выбирать между этими двумя странами.

 

 

Юра, скажи, как ты, коренной петербуржец, попал в Веймар?

 

В 1996 году в Петербурге я участвовал в международном конкурсе дирижеров им. Прокофьева и после этого получил приглашение работать в Санкт-Петербургском симфоническом оркестре. На тот момент я был самым молодым дирижером в истории этих оркестров, мне было 29 лет. Но в том же году оркестр распался по финансовым причинам. Я стал посылать запросы в аспирантуры и из Веймара получил положительный ответ. Уровень образования в Петербурге дает возможность чувствовать себя вольготно во всем мире, поэтому проблем с поступлением и обучением не было.

 

После окончания аспирантуры я начал преподавать в консерватории, работал с филармонией города Гота, выступал с различными филармоническими оркестрами, с Веймарской Штаатскапеллой, оркестром MDR, руководил молодежным оркестром университета в Лейпциге. 11 лет руковожу Юношеским оркестром Тюрингии в Германии.

 

 

В чем отличия работы дирижера в России и в Германии?

 

В России еще сохраняется «культ личности» дирижера. Дирижер там – это обожаемый человек, наделенный особыми свойствами.

 

Мне, отвыкшему уже от этого, было очень сложно однажды, когда я в 2017 году дирижировал в Красноярске (у меня был концерт с Денисом Мацуевым и с Сергеем Крыловым), отказаться от служебной машины. К подъезду гостиницы подъезжала «Волга» и отвозила меня примерно за 800 метров до зала филармонии. Сначала я пытался объяснить, что это ни к чему, но потом понял, что есть штат сотрудников, которые этим занимаются. И чтобы не оставить людей без работы, мне пришлось дать возить себя туда-сюда.

 

Жизнь дирижера в Германии регламентирована различными параграфами, ограничениями. Очень сильна роль профсоюзов оркестровых музыкантов.

 

Работая с российским оркестром, дирижер наделен бóльшими полномочиями. Там не так внимательно смотрят на часы во время репетиции и, если того требует дело, позволяют маэстро задержать оркестр. В Германии такая ситуация непредставима.

 

А однажды мне самому пришлось почувствовать себя по-настоящему русским дирижером в Германии. Идет «Анатевка» («Скрипач на крыше») в театре Эрфурта. Я поднимаю оркестр, и тут мне сбоку указывают на пустое место аккордеониста. А у него через 20 минут соло – еврейская песня. Немецкий дирижер задержал бы концерт. А русский лезет на амбразуру, он всегда хочет всех спасти. Я стал судорожно соображать, дирижируя, как пройти к роялю, который стоял в полной темноте за оркестрантами, чтобы сыграть за отсутствующего музыканта соло. На ходу придумал песню. К счастью, за две минуты до начала партии аккордеонист появился, и мне не пришлось исполнять этот кульбит.

 

По немецким меркам было бы нормальным, если бы я в той ситуации принял решение задержать или даже отменить концерт.

 

 

Юрий Лебедев и Денис Мацуев

 

 

Дирижер – это тот человек, за которым всегда остается последнее слово? Он – диктатор?

 

Да, либеральных отношений в этой профессии быть не может. Со словом «диктатор» ассоциируют обычно что-то негативное. В оркестре диктатура другого рода. Дирижер – это тот человек, который дает команду гребцам, сидящим на веслах, чтобы они слаженно и уверенно плыли навстречу буре и ветрам. В России «диктаторский» характер профессии более ярко выражен, в Германии менее. Но дирижер всегда может и должен знать, зачем его пригласили, иметь свою четкую концепцию и уметь точно донести ее до оркестрантов.
Сегодня музыканты получают такое же образование, как и дирижеры. Умение ответить, не раздумывая, на любой их вопрос – вот качество, которое требуется сегодня от дирижеров.

 

 

Современные требования к профессии дирижера отличаются от требований прошлых лет?

 

Есть запрос на мобильность в плане того, чтобы быстро и качественно учить материал. Готовность быть мобильным географически, способность осуществлять проекты в разных городах и странах – одна из самых необходимых в последние годы. Сегодня нужно иметь богатый репертуар, уметь в кратчайшие сроки поставить несколько разных программ: и балет, и театр, и симфоническую музыку.

 

 

Счастлив ли ты в своей профессии?

 

Очень! Она позволяет мне постоянно знакомиться с новым. Встреча с каждым композитором – это как знакомство с новой планетой. Встреча с музыкантами имеет тот же эффект: это как в галактике ты находишь новые для себя астероиды, на которые можно высадиться и с кем-то там поболтать.

 

 

А преподавать любишь?

 

Да. Я очень люблю работать с молодежью, с разными возрастами и разными уровнями.

 

В хоровом училище, которое я закончил с отличием, и в консерватории в Петербурге у нас были просто феноменальные педагоги! И у меня есть определенные обязательства перед ними. Я считаю, что я просто обязан передать знания тех поколений поколению следующему. Мне не все равно, как будет развиваться профессия дирижера.

 

Уровень студентов, к сожалению, в последние годы падает. Он размывается. Как размывается вообще все во всех областях. Приходят все менее и менее подготовленные люди. Но каждый раз есть и какие-то жемчужины. Чаще это иностранцы, особенно на тех факультетах, где надо действительно «пахать» – рояль, скрипка. Немецкой речи в консерватории слышно все меньше. У нас учатся русские, корейцы, китайцы… В Веймаре обучаются представители более чем 50 стран.

 

В прошлом году меня пригласили преподавать в Санкт-Петербургскую государственную консерваторию, это очень почетное и ответственное дело. В Петербурге со студентами другая история, здесь большая конкуренция. Они приходят учиться, а не заниматься.

 

 

Ты работаешь сейчас и в России?

 

Проекты в России начались с 2010 года. Северные регионы – Тюмень, Норильск, Магадан – на тот момент платили гонорары в 2-3 раза выше, чем в Европе, где как раз началось что-то вроде кризиса.

 

Но меня поначалу прельстили не гонорары. Профессор, у которого я учился, главный дирижер Симфонического академического оркестра Александр Титов, предложил продирижировать концертом, вторым скрипичным концертом Прокофьева. И после этого случая началась совместная деятельность сначала с этим коллективом, потом я стал работать с Волгоградским оркестром, с Саратовским симфоническим оркестром, с Красноярским. Я надеюсь, контакты будут расширяться.

 

Я могу привнести стилистику немецкого понимания музыки, которую в России не знают. Исполнение Вагнера, Штрауса, Брамса очень различается. У меня много программ именно с немецкой музыкой. Традиции, которые я впитал за время пребывания в Германии, интересны для российских музыкантов.

 

Публика по-разному «немецкую» трактовку воспринимает. Иногда положительно, а иногда и нет. Мы играли как-то шестую симфонию Бетховена, в ней есть сцена бури. Критики с российской стороны отметили, что им не хватило бури, завывания. Разница менталитетов очень влияет на восприятие музыки. Русская публика более эмоциональная.

 

 

Если бы нужно было выбирать: Германия или Россия, что ты выбрал бы?

 

Я не хотел бы выбирать. Я хотел бы работать и там, и там. Работать в двух странах колоссально обогащает культурно и профессионально.

 

А вообще, честно говоря, мне все равно, в какой стране жить. Если занимаешься своим делом, тем, чему тебя научили, и делаешь это достаточно хорошо, то страна роли не играет абсолютно. У музыкантов достаточно простой язык: всего семь «букв», семь нот. И благодаря этому языку понять тебя могут в любой стране.

 

 

Юрий Лебедев с оркестром Тюрингской филармонии Гота-Айзенах

 

 

 

Пандемия коронавируса застала тебя в Санкт-Петербурге. Как она еще повлияла на твою работу?

 

Консерватория Веймара открывается с 4 мая, так планируется. Консерватория в Петербурге пока закрыта. Работа идет на удалении. Репетировать с оркестрами удаленно невозможно, но в плане преподавательской деятельности в «удаленке» есть определенные плюсы. У меня практически все партитуры сохранены в электронном виде. Я веду видео-занятия. С 5-8 студентами многие вещи можно обсудить подробнее. Я заметил, что ошибки при преподавании онлайн виднее. К этому надо привыкнуть и принять этот вызов.

Так что, работа в профессии не прекращается и при коронавирусе.

 

 

Как ты, кстати, пришел в эту профессию? Когда ты решил стать дирижером?

 

В 3 классе я поступил в Московское хоровое училище им. Свешникова. Тогда ездили по всему Союзу и отбирали мальчишек, из 1025 кандидатов в результате учиться взяли 25.

И вот однажды в училище в пятом классе – я даже помню, где это было, я стоял возле одного кабинета на втором этаже – и вдруг понял, что буду дирижером. И с того момента я стал брать уроки у старшеклассников, совершенствоваться, и точно был уверен, что стану дирижером. Ну, в крайнем случае, если (вдруг!) не получится, то космонавтом.

 

 

 

Текст: Евгения Кирш 

Фото: из архива Юрия Лебедева

 

 

Интервью на немецком языке ↑